Папярэдняя старонка: Артыкулы

Уикс Т. Беларусы в имперской России 


Аўтар: Уикс Теодор,
Дадана: 05-12-2012,
Крыніца: Уикс Теодор. Беларусы в имперской России. 1863-1914 гг. // Деды № 8 - 2011. С. 81-94.



Т. Уикс - профессор истории в университете штата Иллинойс, США (Souihern Illinois University Carbnndule). Перевод A.E. Тараса с англоязычной публикации 2003 г.

В последние десятилетия ХІХ века национальность как «классификационный принцип» впервые стала важным фактором российской имперской политики. Среди наиболее деликатных проблем, с которыми столкнулась имперская бюрократия, было определение границ «русского народа». Хорошо известно, что официальный Петербург никогда не считал ни украинцев (которых в те времена чаще называли малороссами), ни беларусов отдельными самобытными народами.

С другой стороны, официальная Россия не отрицала полностью языковых либо культурных различий этих двух групп. О последнем свидетельствуют и категории. использованные в переписи населения 1897 года: на вопрос о «родном языке» (понятия «нация» либо «этническая принадлежность» не фигурировали в переписи) респонденты могли ответить «великорусский», «малорусский» или «белорусский». Правда, все эти три категории попадали в более широкую - «русский» [1].

Аналогичным образом российская бюрократия никогда не отрицала, что беларусы в некоторых аспектах отличались от своих братьев-великороссов из центральной России. Однако чиновники с презрением отвергали идею, что эти отличия настолько существенны, чтобы не считать беларусов ответвлением русского народа.

В первой части статьи я попытался показать беларусов глазами царских администраторов - как местных, так и петербургских. В качестве корректива к этой явно предвзятой точке зрения будут приведены некоторые статистические сведения о беларусах в Российской империи. И тогдашние критики, и критики поздних времен в основном признавали, что перепись была проведена профессионально и без предвзятости. Эти сведения обеспечивают другой ракурс взгляда на «беларуский вопрос» по сравнению с царскими чиновниками.

Далее мы проанализируем общие представления и подходы российских чиновников. использованные в российской внутренней политике применительно к ним. Затем рассмотрим острую проблему беларусов-католиков и их принадлежности - или непринадлежности - к «русским». Наконец, затронем смежную проблему «освобождения беларусов от польского влияния».

Анализ различных аспектов восприятия беларусов официальными российскими властями приводит нас к выводу, что в рассматриваемый период они не уделяли беларусам особого внимания. «Беларуский вопрос» почти всегда оставался в тени более злободневных вопросов, а именно «еврейского» и «польского». К тому же, ситуация с беларусами еще раз показывает, что в Российской империи было почти невозможно отделить религию от этнической принадлежности: несмотря на риторические заявления о принятии беларусов-католиков в лоно «русского народа», все равно доминировала формула «католик = поляк».

1. Беларусы в Российской империи: немного статистики

Любая попытка «научного» определения границ этнокультурных групп сама по себе обречена на поражение. И все-таки было бы важно выделить некоторые параметры, через которые просматривается существование определенной национальной группы. Для беларусов такие параметры имели как географический, так и социальный характер.

Беларусы были преимущественно крестьянами, жили в сельскохозяйственных регионах, не проявляя «национального сознания». В конце XIX века они продолжали жить в обществе, где этническая и классовая принадлежности почти совпадали: беларусы составляли крестьянское сословие, евреи жили преимущественно в местечках и доминировали в занятиях, характерных для «среднего класса» (розничная и оптовая торговля); что же до «высшего класса» - чиновников и землевладельцев - то в нем явно преобладали поляки и русские.

По переписи 1897 года, беларуский язык занимал четвертое место среди «родных языков»: на нем говорили около б миллионов человек, или 4,57 % обитателей Российской империи (3). Основная масса беларускоязычных - свыше 90 % жила в пяти губерниях Северо-Западного края: Могилевской, Минской, Гродненской. Витебской и Виленской (4). Во всех этих губерниях жители занимались преимущественно сельским хозяйством, а уровень урбанизации оставался низким. Поскольку в официальной статистике чаще всего не проводилось различие между русскими и беларусами, не всегда можно с точностью сказать. сколько беларусов насчитывалось среди городских жителей, но видно, что их было очень немного. Взглянув на крупнейшие города края - Вильню, Витебск, Могилев, Гомель, Минск, Белосток - мы увидим, что «русские» (категория. которая включала и беларусов, и украинцев) нигде не составляли большниство городских жителей. Повсюду евреев в городах было больше, чем всех «русских», вместе взятых, хотя иногда и ненамного (5).

Наиболее урбанизированной среди пяти губерний была Гродненская с 16 % городского населения, но этим она обязана Белостоку, центру текстильной промышленности на западной границе империи. Доля городского населения в Виленской и Витебской губерниях составляла 10-15 %, а в Минской и Могилевской - 5-10 % (6). Ни в одном из губернских центров численность населения не превышала 200.000 человек - одна Вильня приближалась к этой отметке. Только в Вильне и Витебске жило более 100 тыс. человек, да еще в Минске - почти 100 тысяч (7). Если взять всех беларусов империи в 1897 году, то из них менее 3 % жили в городах, по сравнению с 5,0 % украинцев и 18.3 % поляков (8).

Не удивительно, что уровень грамотности беларусов - преимущественно жителей деревень и сел - был совсем невысоким. Хорошо известно, что в Российской империи школьное дело было поставлено скверно, несмотря на то. что к концу XIX века в нем были достигнуты определенные успехи. Поскольку преподавание в школах велось по-русски, шансы беларуских крестьянских детей стать вполне грамотными уменьшались еще больше. Так или иначе, в 1897 году преимущественное большинство беларусов (85,04 %) было неграмотным. Для сравнения отметим, что среди украинцев уровень неграмотности был еще выше, хотя и ненамного (86,16 %). Всего 0.35 % беларусов имели образование выше начального (9). Около 80 % беларусов зарабатывали себе на жизнь сельским хозяйством, и только 0,5 % заявили о том, что заработок им дают «свободные профессии» (10).

В определенном смысле было бы несуразностью говорить о «беларусах» как о четко выделенной и бесспорной этнической категории. И к концу имперского периода, и в более поздние времена множес тво свидетелей сообщали, что национальное сознание у беларусов оставалось неразвитым (11).

В целом беларуские крестьяне отождествляли себя с деревней, религиозной принадлежностью и социальным положением, а нес «национальностью», категорией. которая мало что значила в их повседневной жизни. В то же время и официальный Петербург, и российское чиновничество решительно настаивали на «русскостн» крестьянства названных губерний - тех самых людей, которых мы теперь называем «беларусами».

Не только чиновники, но и почти всё образованное российское общество - были твердо убеждены в том, что беларусы, как и украинцы, в культурном, языковом и (отчасти) религиозном плане настолько близки «братьям» из Курской. Рязанской или Тверской губерний, что хорошо налаженная образовательная п административная система вскоре полностью соединит их с русским народом.

2. Российское правительство и беларусы

Итак, беларусы составляли очень большой слой в населении так называемых «северо-западных губерний». Но в официальных отчетах краевых чиновников чаще говорится о евреях или поляках, чем о беларусах. Здесь опять надо помнить о том, что беларусы как таковые попадали в категорию «селян» или «русских», их достаточно редко называли просто «беларусами». В отличие от поляков и евреев, беларусы не представляли для правительства серьезной проблемы.

Надо также учитывать, что поскольку беларусов обычно включали в категорию «русские», общая политика в регионе, направленная на «усиление российского землевладения», могла касаться н их. Можно заметить, что этнические различия между беларусами и русскими все чаще признаются с конца XIX века; этим же временем датируется рост интереса к беларусам.

Однако мысль о том, что беларусы являются чем-то большим, чем ответвление русского народа, так и не была принята. Разве что наиболее «либеральные» чиновники отмечали, что на правительственном уровне надо признать различия между центральной Россией и беларускими губерниями, чтобы убедить беларусов в их русском, а не - избави Боже! - польском происхождении. Усиление же сознания беларуской отличительности воспринималось просто как одно из проявлений усиления русского сознания - важнейшего дела для правительственной политики в регионе. Беларуское национальное сознание рассматривалось как проблема только тогда, когда служебные лица полагали, что поляки и прочие «негодяи» пытаются использовать его, чтобы разорвать «очевидные, естественные и вечные» связи белороссов с великороссами.

Сразу после польского восстания 1863 года российская политика в беларуских губерниях имела целью в первую очередь уменьшить польское экономическое и культурное господство. Ради этого осуществлялось давление на католическое духовенство, были закрыты все монастыри, которые помогали повстанцам. в общем, ставились всевозможные преграды расширению «полонизма» через католический костёл. В то же время петербургские власти заявляли, что не желают нарушать право католиков молиться по своему обряду, а хотят только защитить некатоликов от хищных ловцов душ вроде иезуитов. Тогда и позже как в официальных заявлениях, так и в массах католический костёл неизбежно ассоциировался с Польшей и польской культурой.

Действительно, католические семинарии в Российской империи прозвали «рассадниками полонизма», поэтому важным элементом правительственной политики после 1863 года было ограничение этого влияния. Католическим священникам и тогда, и позже выдвигалась претензия: дескать, они заставляют неполяков молиться по-польски. Потворство полонизации беларусов-католиков казалось «российским патриотам» недопустимым, и многие из них охотно подписались бы под анонимным предложением, полученным Министерством внутренних дел в конце 1865 года:

«Католикам надо позволить полную свободу в выборе языка молитв - пусть молятся хоть по-китайски или по-татарски. Однако священники, которым правительство платит зарплату, во время исполнения своих служебных обязанностей должны обращаться к католикам на общегосударственном языке, понятном всем жителям России без исключения» (12).

Однако даже в этом предложении нет слова «белорус». То же самое мы видим в отчетах губернаторов, которые ежегодно присылались в Петербург из каждой губернии. В первые десятилетия после 1863 года прилагательное «белорусский» редко встречается в документах, а если и встречается, то чаще обозначает регион, а не народ (13). В дальнейшие десятилетия, в частности, в XX веке, употребление слова «белорусский» становится более частым, но и после 1905 года многие ежегодные отчеты, детально описывая поляков и евреев, даже не упоминают о большинстве обитателей края или упоминают только местных «русских».

Короче говоря, беларуское крестьянство не виделось ни как проблема, ни как организованная «группа интересов», с которой надо взаимодействовать. Поэтому российские чиновники могли трактовать беларусов как «наших» (своих) или просто как пассивную, убогую массу, нуждающуюся в надлежащих стимулах «сверху», чтобы дорасти до статуса «настоящих русских». За несколько месяцев до начала Первой мировой войны в правительственном отчете о регионе говорилось:

«Развитие национального движения среди белорусов слабое, в народных массах оно почти не существует; только часть белорусской интеллигенции пытается пробудить у белорусов национальное сознание печатью и другими средствами».

Низкий уровень национального сознания у беларусов контрастировал с ситуацией среди литовцев, где «движение разворачивается сильнее» (14). Хотя в Вильне в 1914 году выходили две газеты на беларуском языке («Наша Ніва» и «Беларус»), их влияние на селян было очень слабым. В любом случае, даже летувисы имели в Вильне 8 своих газет, русские и поляки - 14 и 22 соответственно, что дает определенное представление об относительном количестве читателей (15). В том же отчете есть нарекание, что беларусы-католики, опрошенные насчет языка, на каком они говорят дома, часто отвечали «панский» или «польский». По обычаю, источник таких ответов искали в подрывной деятельности католических ксендзов-полонизаторов (16).

Если же упоминают конкретно беларусов, то упоминания эти краткие и не очень положительные. Так, в 1911 году могилевский губернатор докладывал, что беларуское население, в отличие от поляков и евреев, было политически благонадежным. Он также добавлял, что «культурный уровень» и нравы в его губернии весьма низкие и отмечал острую потребность в открытии большего числа школ, чтобы вывести местное население «из тьмы» (17). В 1906 году тамошний генерал-губернатор рапортовал, что «белорусское племя» по языку и нравам находится где-то посредине между коренными русскими и поляками. Хотя генерал-губернатор К. Крживицкий не хотел унизить беларусов. он считал, что более развитые поляки ассимилируют беларусов, если правительство не предпримет энергичных мер для ограничения влияния польской культуры и «всеми средствами культуры не пробудит национального сознания в Беларуси, чтобы сохранить белорусов для русской культуры».

Интересно, что Крживицкнй высказывался за использование беларускаго языка в школах, за введение его в церквах, а также за выдачу государственных субсидий беларуским крестьянам, желавшим приобрести землю (18). Но лишь немногие чиновники мыслили таким образом: чаше в литературе можно встретить невнятные ссылки на «обрусение края». Последнее, по докладу минского губернатора 1902 года, шло медленно из-за безразличия «русских землевладельцев». Тот факт, что население провинции было преимущественно беларуским или, с официальной точки зрения, «русским», вообще не упоминался (19). В огромном по размерам докладе генерал-губернатора П. Святополка-Мирского можно найти призыв к католикам губернии молиться «на родном языке», что в данном контексте могло означать только беларуский - однако язык просто не назван (20).

Встречаются и более красноречивые свидетельства. Например, комиссия, которая в 1905 году расследовала ограничения, наложенные на поляков, пришла к выводу; что, хотя «местные языки» (то есть все, кроме русского) следует поощрять во всех сферах, включая образование, преподавание на украинском и беларуском языках было бы излишним и несуразным:

«...малороссийские и белорусские диалекты настолько близки к русскому языку, что нет нужды в одновременном преподавании на них. Более того, белорусский диалект. на котором почти не существует литературы, вряд ли можно даже преподавать как самостоятельный предмет» (21).

Это мнение было поддержано в отчете 1910 года о положении дел в Виленской губернии. Виленский губернатор жаловался, что престиж польской культуры остается высоким, так что любой крестьянин, который получил даже скромное образование, сразу же начинает усваивать польские культурные маркеры, в том числе язык (22). С другой стороны, отчет содержит на редкость негативную оценку беларуской интеллигенции, находившуюся «под гибельным влиянием социалистических идей».

Еще худшим, по выводам губернатора, является «новый тип деревенского учителя», который претендует на достоинство патриота и человека из парода, а на самом деле клевещет на землевладельцев всех национальностей (23). Видимо, эта туманная жалоба была реакцией на новый тип политизированного беларуского национального чувства среди молодых, радикально настроенных беларуских учителей.

С 1863 до 1914 года официальные дискуссии о беларусах во многом сохраняли постоянство. Для российских властей беларусы оставались «темной» крестьянской массой, хотя и подпавшей под польско-католическое влияние, но в целом пассивной, неспособной к самостоятельному развитию. Несмотря на всю правительственную риторику о необходимости возродить «истинно русский характер» населения западных губерний, самому беларускому населению отводилась весьма скромная роль в этом проекте. Пропагандируемое Петербургом «обрусение края» следовало проводить для беларусов, но не при активном участии их самих.

3. Беларусы-католики: «Мы» или «Они»?

Наиболее проблемной группой среди беларусов, которая чаще всего становилась предметом дискуссий, были католики. Беларусы преимущественно исповедовали православие (хотя большинство их было потомками униатов, перекрещенных в 1839 г.), но более миллиона человек (18 % от всех беларусов в 1897 г.) исповедовали католическую веру (25). Учитывая весьма тесную связь между конфессиональной и национальной принадлежностью в регионе, становится понятной правительственная озабоченность этими «русскими-католиками», которые самим фактом своего существования бросали вызов привычной системе категорий.

Характерно упоминание минского губернатора в 1901 году о «белорусах-католиках, считающих себя поляками», и о деятельности римско-католических ксендзов, которые «еще и теперь ставят знак равенства между верой и национальностью, католичеством и полонизмом ». Но в отождествлении веры и национальности католические ксендзы не были одиноки. В отчете 1908 года могилевский губернатор советовал не позволять католикам покупать землю в губернии, объясняя, что разрешение на куплю должно выдаваться исходя из не национального. а религиозного («вероисповедного») принципа. Примерно в то же время минский губернатор открыто заявил: «в Западном крае «католик» и «поляк» - синонимы».

С одной стороны, и общество, и власть связывали католицизм с польской национальностью и «полонизмом». С другой, правительство не хотело мириться с ассимиляцией «католиков-русских» в польскую нацию. В результате в официальной риторике сохранялись странные двусмысленности и противоречия.

Например, резко выступая против отождествления религии и национальности, виленский генерал-губернатор князь Петр Святополк-Мирский (1857-1914), закончил так: «в то же время я не могу не надеяться, что, когда белорусское племя осознает свою принадлежность к русскому народу, оно само возвратится в лоно православной церкви». Другими словами, даже для «либерального» чиновника, каким был Святополк-Мирский, понятие русского-католика было неприемлемым в долгосрочной перспективе.

Сходную двусмысленность можно найти в мемуарах Фердинанда Сенчиковского (1837-1907), католического ксендза, который приобрел определенную известность благодаря энергичному введению русского языка в богослужение. Сенчиковский, чьи отношения с католическими иерархами обострились настолько, что ему пришлось покинуть край (в 1883 г.), высказывался насчет своей религиозной и национальной принадлежности весьма противоречиво. Он родился в семье униатов, закончил семинарию в Минске в 1861 году. Во время восстания 1863 г. он, по собственному признанию, пользовался «белорусским и русским /языками в костёле/ вместо польского», пытаясь таким образом предотвратить закрытие костёлов российскими властями (30). Свою программу он описал следующим образом:

«Прежде всего я хотел уничтожить полонизм, вернуть полонизированный русский народ Беларуси в российское лоно, и, сохраняя западную обрядность в догмах, соединить их с православием, чтобы раз и навсегда оторвать этот темный народ от польской политической пропаганды» (31).

Действительно странно, что католический священник говорит об обращении его паствы к православию, и удивление еще более нарастает, когда Сенчиковский, якобы желая подтвердить свою «русскость», долго перечисляет собственных родственников, которые были православными [2].

Еще раз меняя курс, Сенчиковский выступил против идеи исключения неправославных верующих из состава российской нации:

«И, наконец, разве же только православные могут быть русскими? Разве одна религия делает человека истинно-русским? Разве мало было православных с русскими именами, которые изменили России?» (32).

Для тех, кто так и не понял этой идеи, редактор через несколько страниц торжественно подчеркнул:

«Несомненно, с ранних лет душа Сенчиковского, под влиянием его матери, склонялась к православию. В то же время, рожденный католиком, он понимал, что ему суждено вечно оставаться в лоне Римско-католической церкви, столь чуждой ему» (33).

Опять-таки католичество может быть приемлемо как временное состояние, но ни в коем случае не как глубоко укорененное свойство «истинно-русского человека».

Впрочем, имперские чиновники старались не лезть глубоко в душу. Для них самой насущной проблемой после 1863 года было как можно большее ограничение польского влияния. При отсутствии развитой школьной системы католическая церковь была наиболее значительным польским культурным институтом в крае. Учитывая, что беларусы численно преобладали среди католиков в большинстве уездов северо-западных губерний (за исключением литовцев в Ковенской губернии), вполне понятно, почему правительство энергично взялось за «располячивание костёла».

В конце I860 года был издан закон, разрешавший добровольное использование русского языка в католических храмах, если местный священник и приход того пожелают. Но если при этом сохранялся принцип добровольности выбора, то закон не давал результата. Несмотря па усилия таких энтузиастов как Сенчиковский, употребление русского (или беларуского) языка не приобрело популярности среди католиков-прихожан. Местные ксендзы упорно сопротивлялись использованию русского языка в гимнах, молитвах и проповедях, успешно отстраняя от служб или другими средствами вынуждая замолчать священников вроде Сенчиковского, пытавшихся продвигать русский (или беларуский) язык. Ватикан пошел еще дальше, издав постановление от 11 июля 1877 года, которым полностью запрещал использование русского языка в «дополнительных службах» (т. е. в проповедях, молитвах и т.д.). В середине 1890-х гг. минский губернатор заявил, что попытки ввести русский язык были сделаны в 30 из 50 католических храмов губернии, однако «в настоящее время всего около десяти» используют другой язык вместо польского.

Восприятие правительством беларусов-католиков как «группы риска» еще более обострилось после указа 17 апреля 1905 года, разрешившего переход из православия в другие конфессии (ранее переход был разрешен только из других христианских и нехристианских конфессий в православие, но не наоборот). Например, витебский губернатор жаловался на «массовое обращение» в католицизм в течение 1905 года. Через два года гродненский губернатор жаловался, что католические ксендзы все еще пытаются полонизировать губернию, а в 1910 году витебский губернатор писал, что католические ксендзы пытаются обратить в свою веру православных крестьян и ведут религиозное образование исключительно по-польски. «Родной язык» местных католиков вызывал большую озабоченность властей. Многие губернаторы отмечали, что ксендзы учат своих прихожан называть родным языком тот язык, на каком они молятся. Поскольку все беларуские католики умели молиться только по-польски, такой подход еще более обособлял их от русской культуры.

Местные чиновники опасались, что от определения польского языка как «родного» (в среде верующих) до требований ввести польский в начальные школы лишь один шаг, хотя после 1905 года обучение по-польски было, в принципе, разрешено. Однако власти боялись потерять «миллион русских людей» в том случае, если не будут предприняты последовательные и энергичные контрмеры. Минский губернатор писал накануне Первой мировой войны:

«...белорусский народ римско-католической веры - ветвь чисто русского происхождения. Кроме религии, эти люди ничем не отличаются от православных белорусов: тот же народный белорусский язык, те же обряды, тс же песни, одежда, обычаи и то же положение в обществе».

Губернатор поощрял употребление русского языка в католических храмах своей губернии, назначая ксендзов беларуского происхождения в приходы, поставив неполяка (литовца) во главе минской католической семинарии. Короче говоря, правительство стремилось делать все необходимое для создания барьеров между поляками и беларусами, утверждая даже, что беларусы-католики почти ничем не отличаются от других «русских» с точки зрения языка, культуры и даже политических симпатий. Этих «русских-католиков» следовало любой ценой защищать от полонизма.

4. Защита беларусов от полонизма

Призывы «защищать беларусов от полонизма» стали особенно частыми и громкими после 1905 года. Иногда употреблялось просто слово «польщизна», но чаще чиновники писали о чрезмерной экономической, культурной и религиозной силе поляков в западных провинциях. И после 1863 года, и раньше образ польского пана или ксендза-русофоба, который «по-иезуитски» пытается подстрекать «тёмных сялян» на пользу польскому делу, был весьма популярен, и, несмотря на риторику, отчасти он был правдивым.

Подобная риторика прорывается в отчетах разных времен, например, в отчете минского губернатора за 1895 год, согласно которому беларуские католики несамостоятельны в своих мнениях и действиях ввиду сильного влияния католического клира польского происхождения. Даже могилевский губернатор, управлявший наименее полонизированной (и наименее католической) губернией края, отмечал в 1900 году, что влияние поляков, составлявших всего около 3 % населения, оставалось большим, и назвал в качестве одной из причин польских женщин, «одержимых патриотизмом». Годом позже из Гродненской губернии пришло донесение, что экономическая мощь польских помещиков и антирусские тенденции в среде польских ксендзов, соединенные вместе, являются источником распространения антирусских чувств среди местных крестьян-католиков (беларусов).

После 1905 года таких жалоб стало больше, а объем их увеличился. Могилевский губернатор подчеркивал, что католическое духовенство добивается существенных успехов в деле полонизации, а вот православным священникам не удается так же хорошо пробуждать у верующих чувство принадлежности к русскому народу. В отчетах 1907 и 1909 гг. виленский губернатор развил эту тему. Его подход отличался ясностью: «вообще, в настоящее время понятие «поляк» утратило в Виленской губернии этнографический характер и приобрело почти всегда политический смысл».

Поэтому политически целесообразно поддерживать и защищать местных беларусов, в том числе беларусов-католиков, среди которых живет «многовековое чувство преданности и любви к России». Ради этого властям надо поощрять национальное сознание беларусов, требовать употребления беларуского языка в местных храмах и назначать священников-беларусов в местные приходы. В продолжение этих размышлений через два года губернатор писал, что беларуские крестьяне сильно полонизировались и потому нуждаются в неотложной защите от польских помещиков. Он отклонил идею о возвращения края в право славную веру, но одновременно отметил потребность в очищении местных католических храмов от польского влияния.

Признаком того, что беларуская проблема приобрела значимость для центральных властей, стал ряд дискуссий насчет ее накануне Первой мировой войны. Так. в середине 1912 года министр внутренних дел Макаров писал, что правительство должно поощрять чувство «русскости» у беларусов:

«Правительство, вместе с местной русской общественностью, обязано всеми возможными средствами обеспечивать в белорусских народных массах поддержку и дальнейшее развитие сознания их кровной национальной и культурно-исторической близости к России».

В числе средств назывались «русские национальные школы», внедрение русского языка в католических костёлах и противодействие польскому влиянию на беларусов.

В следующем году (1913) о мерах против полонизации беларусов было написано еще больше. Так, деятельный губернатор Гродненской губернии, П.М. Боярский, составил пространный отчет о полонизме и способах борьбы с ним. По Боярскому, в подчиненной ему губернии «нет польского народа, а есть только паны и ксендзы». Но, к несчастью для «русского дела», его собственные силы очень слабы и малокультурны, как в случае местного отделения Союза русского народа в Белостоке. Поляки же отличались дисциплиной, организованностью и обладали финансовыми средствами.

В такой ситуации, утверждал Боярский, правительству надо довести до всеобщего сведения, что оно не планирует никого ни русифицировать, ни обращать в православие. Каждому католику надо гарантировать право исповедовать свою веру «при условии полного политического слияния с коренным русским населением, чтобы они /католики/ могли стать искренними, правдивыми и лояльными российскими гражданами».

Снова выясняется, что, хотя католикам было «дозволено» сохранять свою религию, надеяться на «слияние» их с русской нацией можно было только при помощи особых мер. Даже в 1913 году российские чиновники продолжали рассматривать католиков-беларусов как потенциальных, но все же неполноценных членов великого русского народа.

Выводы

За полстолетия между восстанием 1863 года и Первой мировой войной образ беларусов в глазах российской администрации изменился незначительно. В 1860-е годы, как и в период после революции 1905 года, она видела беларусов прежде всего забитой, бедной, неграмотной, пассивной массой, подпавшей под господство помещиков-поляков и слишком часто поддающейся пропаганде хитрых и коварных католических ксендзов. Попытки ограничить польское влияние в католических храмах в 1870-1880 гг. оказались безуспешными, и, учитывая массовый (по крайней мере, таким он казался) переход в католичество после 1905 года, власти обращались к более сильным и более эффективным мерам ради сдерживания католичества и полонизма. Российские чиновники верили в то, что, если беларусов, в том числе католиков, освободить от польского влияния, они осознают свою принадлежность к великой русской нации.

Идеи о самобытной беларуской культуре или языке, не говоря уже о национальности, редко даже озвучивались, а если и звучали, то разоблачались как еще один способ, которым поляки пытались полонизировать здешних русских. В отличие от украинского языка, использование беларуского не рассматривалось как угроза; возможно, ввиду отсутствия беларуского «Пьемонта», каковым для Украины была Галичина, находившаяся в составе Австро-Венгрии. Наконец, российские власти никогда не воспринимали беларусов всерьез.

И для местного чиновничества, и для официального Петербурга единственная проблема заключалась в том, станут ли беларусы полноценными, сознательными и образованными «русскими людьми», или же окончательно полонизируются, потеряв тем самым свою «истинно русскую» суть. Даже в 1914 году официальная Россия не могла поверить, что беларусы способны к выработке и развитию собственной национальной культуры.

ИСТОЧНИКИ

3. Более точные сведения - 5.886.000 человек, преобладали количественно великороссы, украинцы и поляки. См. таблицу: Weeks Theodore. National Minorities in the Russian Empire. 1897-1917 // Russia under the Last Tsar: Opposition and Subversion 1894-1917 / Anna Geifman, ed./ Oxford: Blackwell, 1999. P. 118.

4. Число белар\тов и их доля в населении каждой из губерний были таковы: Могилевская -1.389.782 (82,39 %). Минская 1.633.091 (76,04 %)', Виленская 891.903 (56.05 %). Витебская 788.599 (52,95 %). Гродненская 705.045 (43.97 %). См.: Общий свод по империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения Российской Империи. Том 2. С.Пб: МВД. 1905. с. 20-21.

5. Официальные сведения по этим шести городам в 1910 г.: Вильня - 22.9 % «русских-, 28,6 % поляков, 39,8 % евреев; Могилев - 38,6 % «русских», 5,0 % поляков, 43,2 % евреев; Гомель - 47,5 % «русских», 1 .К % поляков, 50,5 % евреев: Минск - 43,0 % «русских», 11,4 % поляков. 43,3 % евреев; Белосток - 29,2 % «русских». 2.9 % поляков. 64.9 % евреев. См.: Города России в 1910 г. СПб: ЦСК МВД, 1914. с. 90-93, 554-557.

6. Ежегодник России 1904 г. СПб: ЦСК МВД, 1905. с. 85-86.

7. Данные подсчитаны по сборнику «Города России в 1910 г.», табл. 4, с. 90-92. Точная численность жителей по этому источнику: Вильня 181.442. Витебск - 101.005. Минск - 99.762. Белосток 80.303, Гродно 49.707, Могилев 49.583.

8. Bauer el al. Nationalitaten des Russischen Reiches. Vol. B. Table 3. P. 74.

9. Bauer el al. Nationalitaien des Russischen Reiches... Table 12. P. 93.

10. Ibid. Table 22. P. 153.

11. Невозможно оспорить тот факт, что до XX века беларуское национальное сознание не было развито. Даже настроенный в пользу беларусов современник пенял на «забитость и апатию», господствовавшие среди них (Новина Антон /псевдоним А. Луцкевича - Ред./. Белорусы. В сб.: Формы национального движения в современных государствах. Австро-Венгрия. Россия. Германия. СПб.: «Общественная польза», 1910. с. 389).

12. О Западной России. СПб.: Российский государственный исторический архив [далее РГИА]. Ф. 869, он. 1, 1865, д. 563, л. 14.

13. Сошлюсь на несколько всеохватывающих отчетов, где, однако, нет ни одного упоминания о беларусах (в отличие от поляков, католиков и евреев). Виленский генерал-губернатор. 1868-1873 и 1884-1886 гт.; Гродненская губерния. 1866: 1869 гг.; Минская губерния. 1865 г.; Могилевская губерния. 1863, 1867 гг.; Витебская губерния. 1866 г.: Виленская губерния, 1864 г.. РГИА, фонды 1263, 1267. 1281, 1284.

14. РГИА. Ф. 1821, оп. 150, 1913, д. 174, л. 14. Этот отчет не датирован, но информация в нем и приложенные документы позволяю т предположить, что он был написан весной 1914 г.

15. Там же. Л. 19-21.

16. Там же. Л. 29v.

17. РГИА. Ф. 1284, оп. 194, 1912, д. 38.

18. РГИА. Ф. 1284. оп. 190, 1899. л. 84А. л. 88-89.

19. РГИА. Ф. 1284. оп. 194, 1903, д. 98.

20. Святополк-Мирский также призывал чиновников бороться против общераспространенного отождествления «католиков» с «поляками».

21. РГИА Ф. 1276, on. 1. 1905, д. 106, л. 419v.

22. РГИА. Ф. 1284. оп. 194, 1911. д. 72, л. 7v.

23. Там же. Л. 19v, 23v.

25. Bauer ei al. Die Nationalitaien. Vol. B. table 6. p. 77. Среди беларускоязычного населения (5.885.547 человек) было 4.787.391 православных. 38.458 староверов, 1.054.451 римо-католиков, 1345 иудеев, 2738 мусульман, несколько сотен лютеран, католиков армянского обряда и других.

30. Жиркевич А.В. Из-за русского языка. (Биография каноника Сенчиковского, в двух частях...) Часть 1-я. На родине в Белоруссии // Минская старина. Выпуск 3. Вильна. с. 11.

31. Жиркевич. Там же.

32. Жиркевич. С. 12-14. Цитата со стр. 14.

33. Жиркевич. С. 29.



[1] При всех недостатках перепись 1897 г. остается ценным источником для историков и социологов истории. Центральный статистический комитет при Министерстве внутренних дел опубликовал результаты переписи в 89 томах (в алфавитном порядке по губерниям), а также массивный «Общий свод» в 2-х томах (см.: Первая всеобщая перепись населения Российской империи. 1897 г. Издание Центрального статистического комитета МВД / Ред. НА Тройницкий. СПб: МВД. 1899-1904).

[2] По мнению беларуских исследователей. Сенчиковский был этническим беларусом. Он родился в имении Снов Новогрудского повета, окончил Минскую католическую духовную семинарию. II феврале 1872 открыл в Минске училище органистов для римо-католиков по религии, но чисто русских по происхождению и народности". - Прим. ред.

 
Top
[Home] [Maps] [Ziemia lidzka] [Наша Cлова] [Лідскі летапісец]
Web-master: Leon
© Pawet 1999-2009
PaWetCMS® by NOX